ЧАД

У апошнім, 4-м сёлета нумары «Нёмана» надрукаваны праґрамны твор, якім у школьных праґрамах можна замяніць усіх Ластоўскіх і Купалаў разам узятых.

Што казаць пра творчыя вартасьці ды высокі штыль, аўтар проста паліць і пячэ!

Сьціплы часапіс «Нёман» папросту неабходна расьцягваць на цытаты і — з захаваньнем пасьлядоўнасьці — на цыгаркі.

Няўстойлівым да чаду асобам далей не чытаць. Чадаманам — тэрмінова ў шапікі «Белсаюздруку»! Нецярпліўцы, каліноўцы, палітуцекачы ды іншыя здраднікі радзімы пампуюць шэдэўр тут — і — пасьлядоўнасьць неістотная — рвуць на сабе валасы!

«

Былыми заслугами у Виктора считалось пребывание некогда в рядах Белорусского народного фронта. Закончив архитектурный факультет, он, вместо того, чтобы ехать по распределению, остался в столице и втянулся в политические баталии. <…> Виктор бегал на митинги, спорил до хрипоты, развозил листовки, выходил в числе первых на демонстрации. В стране накалялись страсти. К этому времени криминал разросся, словно раковая опухоль, прикормленная им власть жирела и на все закрывала глаза, народ бедствовал и катился в пропасть. Зенон Позняк завлекал горячечными идеями, и многие, особенно пылкая молодежь, видели в них единственный выход из тупика. Однако новый президент, молодой, самолюбивый, без боя сдаваться не собирался. <…> Зенон отступил и бежал, за ним дрогнули остальные.
<…>
Дома были нарядные, смелой планировки, разноуровневые, с башенками, с черепичными крышами. Он видел стоянки и супермаркеты. И это для элиты? Вряд ли, вон, ходят обычные люди.

<…>

И вообще, на улицах было довольно много рекламных щитов и вывесок с марками зарубежных компаний. Где же тогда логика, в чем угнетение? Тот же «Макдональдс» занял одно из самых престижных мест в центре города, и по всему было видно, что выезжать в ближайшее время не собирался. Значит, не всем здесь так плохо, как пытался убедить его Дымчинский? Или это только блестящий фасад, за которым — та самая бедность и страдания?

<…>
Железнодорожный вокзал тоже вызвал удивление. Это уже был настоящий храм архитектурного искусства.
<…>

Живем, детей растим, землю пашем, строим. Если сволочь какая и каркает под руку, так кто на нее внимание обращает? Разве что в Америках ваших? А нам на это — тьфу и растереть. Пускай себе галдят, нам до них дела нету.

<…>
И не надо утрировать, никакой тут не режим, а крепкая законность и реальный порядок.

— А лидеры эти твои нарочно нарываются, — вставил Леонид. — Пару-тройку лет посидят, зато потом их до конца жизни будут за бугром содержать в холе и неге…
<…>
Помнишь, как все когда-то из деревни в город рвались? Так теперь начался обратный процесс. И он только набирает обороты.
<…>
Виктору было и обидно за свои идеалы, цинично перекованные в станки для печатания денег, и смешно: какими же дураками считают Дымчинский и ему подобные своих заграничных спонсоров и тех, кто непреложно верит в «скорое освобождение несчастной Беларуси от тирании». И как виртуозно используют и тех, и других в своих целях. Ах, ловкачи… Виктор внезапно подумал о том, как его рассказ будет воспринят в Америке, в общине, куда он изредка наведывался. Обитавшие там потомки белэмигрантов, имевшие о нынешней Беларуси самое смутное представление, мрачные старики из послевоенной волны эмиграции (как подозревал Виктор, скорее всего, полицаи и перебежчики), ненавидящие «режим» борцы и пострадавшие из тех еще, зеноновских «патриотов», — все они жаждали видеть родину нищей и растоптанной.
<…>
Ошеломленный, он медленно подходил к необыкновенному зданию. Теперь было понятно, почему его назвали «алмазом». «И это чудо, словно выросшее из солнца и воздуха, — библиотека? Обычная библиотека для всего народа? Не может быть…» Но сновавшие вокруг с самым непосредственным видом люди убеждали его в том, что этот архитектурный шедевр — достояние всех и каждого. В библиотеку заходили свободно, и, похоже, никому в голову не приходило, что у кого-то могут возникнуть сомнения относительно доступности этого здания.
<…>
— Всё им эту «незалежность» подавай, — резюмировал Леонид. — От кого? Сами-то хоть понимают, чего хотят?
— Не знаю, — искренне ответил Виктор. — Я уже, если честно, ничего не знаю…
— А думаешь, они знают? — подал голос Саня. — Все их разговоры о «незалежности», о какой-то Белой Руси, существующей с древних времен, — полная белиберда, основанная на псевдофактах и стремлении выдать желаемое за действительное. Никакого такого государства — Белая Русь — не существовало в помине. Была территория Литвы, Польши или России, которую бесконечно перекраивали в войнах и междоусобицах. Народ белорусский — терпеливый, стойкий. Тому свидетельства — наши традиции, наш язык и наша вера. Но для панов мы всегда были быдлом, и на этих землях они столетиями чувствовали себя хозяевами и рабовладельцами. Вот сейчас восторгаются: ах, Ягайла, великий человек, ах, Радзивиллы-просветители. Смешно и противно. Пока жены этих просветителей от скуки развлекались школами да больницами, с холопов в это время на конюшнях сдирали кнутами шкуру и затравливали их до смерти собаками. А белорусами себя ни Радзивиллы, ни Ягайлы никогда не считали. Да еще почли бы за оскорбление, назови их так. Вот и вся вам Белая Русь. В двадцатые годы прошлого века только зародившуюся республику Белоруссию под лозунгом «незалежности» стремились продать Польше всякие Алексюки, Прушинские, Ластовские, Кушели. И продали бы, да спасибо, Красная Армия отстояла. Во время войны Островские, Недосеки-Адамовичи, Рогули, Бучко-Надсоны хотели отдать нас Гитлеру в вечное рабство, будь они прокляты. При этом тоже ратовали за какую-то «незалежность», подымая красно-белые флаги. Отбились и от этих. После войны мы стали, по сути, придатком Москвы. Все эти партийные назначенцы отрабатывали свои посты, послушно исполняя любую волю Кремля… Если уж говорить по совести, то лишь последние десять лет мы и живем в истинно независимой стране. У нас впервые за всю историю своя армия, свои деньги, своя экономика, своя суверенная политика, внешняя и внутренняя, своя законодательная система и свой золотовалютный резерв — разве это не признаки независимости? По-моему, все яснее ясного.
<…>
Самые массовые культурные события Европы — гейпарады, которые взахлеб транслируются телеканалами, самые значимые произведения искусства — перформансы и инсталляция…
<…>
Посмотри на Литву и Латвию, там простой народ уже стонет. Хотели бы назад, да поздно. И поляки не от хорошей жизни бунтуют. Им эти евросоюзы еще боком вылезут.
<…>
Он ощутил прилив того энтузиазма, который начал было его покидать в последние дни. «А ведь все это в самом деле будет построено, — думал он, глядя на проекты зданий и комплексов. — И эти великолепные жилые районы, и эти спортивные сооружения, и эти гостиницы, и деловой центр, и Силиконовая долина, и студенческий городок, и новые линии метро, и много другого. И Минск скоро станет одним из прекраснейших городов Европы. А Беларусь — мощным и процветающим государством».
»